Осуществляться эти связи могли лишь в относительной близости к восточной части Балканского полуострова (ареал фракийских и дакских племен)*, и только после этого протобалтийские диалекты могли начать перемещаться на север. Мы исходим из постулата древней диалектной множественности и поэтому не возлагаем ответственность за все на субстрат-суперстрат. Поучительная пестрота мнений, например, о субстрате германского говорит о зыбкости этого понятия, причем одни ограничиваются признанием этого субстрата, другие относят к нему 30% германской лексики [26, с. 67], третьи считают, что он огромен [27, р. 200], тогда как четвертые, напротив, уверены, что он вообще маловероятен [1, s. 60]. В одном варианте ответа на вопрос «Кто такие германцы?» [14, passim], помимо различных археологических аргументов, о которых бегло см. выше, делается упор на «архаическую лексику неиндоевропейского происхождения», куда автор относит герм. *hrugna — ‘икра (рыбья)’, *dubdn — ‘голубь’ и ряд других слов. Однако давно известно родство первого из них с такими названиями лягушачьей икры из первоначального обозначения крика этих земноводных в брачный период, как русск. диал. крек, крёк ‘лягушачья икра’, лит. kurkulai то же, т.е. элементарно ясно, что это исконная лексика повседневных понятий, которую не было надобности брать из субстрата, как, равным образом и германское название голубя (*dubdn-, нем. Taube), давно объясненное из первоначального названия темного цвета (подобный принцип называния голубя также известен в разных языках). Необходимость этимологической проверки этих субстратных атрибуций, таким образом, очевидна. Проверка этимологии тем более важна, что сейчас все больше признается этногенетическая важность.лексических свидетельств, сравнительно с фонетическими различиями, которые конституировались относительно поздно, в славянском — начиная с I тысячелетия нашей эры, в германском — не ранее середины I тыс. до н.э., тогда как лексические изоглоссы ‘золото’, ‘серебро’, ‘рожь’, ‘свинья’, ‘поросенок’, ‘рало’, ‘сеять’, ‘серп’ и многие другие насчитывают к этому времени не одно тысячелетие, а с ними и языковая, и культурная самобытность соответствующих индоевропейских племен. Этого момента относительной локализации, кажется, совершенно не учитывают ни X. Бирнбаум (см. его «Славянская прародина: новые гипотезы». — ВЯ 1988, № 5, с. 36), ни реферируемый им 3.