Правда, эта концепция еще нуждается в дальнейшем развитии, скажем, постулат «существования имени *sw-» у Семереньи [20, с. 45; ср. еще 21, с. 187] может показаться голословным ввиду наличия откровенно отглагольных, причастных названий сына и.-е. *sunu-, *suto — с корнем Эта глагольная сущность и.-е. *su — позволяет иначе оценить и доместоимен-ную адъективность и.-е. *suo-s ‘свой’ <— 'родной, родовой' <— 'родить', рассматривая *suo-s как стадию pronomen = praenomen (ср. то, что говорится у нас далее о первоначальной атрибутивности).
Реконструкция постоянно демонстрирует относительность категорий и границ, «строгие» классы оказываются при реконструкции довольно лабильными группировками и, вместо непримиримого противостояния, сообщаются между собой и мирно уживаются, четкое разделение труда всегда вторично и, как правило, проблематично. Огромное большинство феноменов культуры и их языковых выражений производно и вторично (что прямо относится к методике избирательности в истории и реконструкции культуры и методике ключевых слов, ср. выше). Сама языковая номинация реалий при детальном рассмотрении способна обескуражить своими проявлениями некой цикличности. Так, в споре о том, какой принцип номинации вернее — «имя раньше вещи» (nomina ante res, A. Goetze apud Knobloch [22]), причем имеется в виду ситуация, когда слова первоначально обозначали другие вещи, а не те, которые они стали обозначать потом, — или принцип «имя после вещи» (nomina post res, см. Кноблох [22], близкие мысли о естественном «отставании» традиционной терминологии культуры от реального прогресса самой культуры развивались и в нашей книге «Ремесленная терминология славянских языков», 1966 г.), — в этом споре, как кажется, не остается другого выхода, кроме как признать относительную справедливость обоих принципов.
Древние славяне, продолжавшие жить в стадии индоевропейской родоплеменной организации, были, несомненно, земледельцами, и реконструкция культуры почерпнет при этом больше из данных языка, свидетельств лексики, а также ономастики, чем из позитивистской истории, принимающей на веру рассказы византийских историков, церковных и военных деятелей о славянах как бездомных бродягах, лесных жителях и грабителях (ср. исследования по славянской топонимии в Греции, убедительно показавшие, что славяне здесь занимались корчеванием, земледелием и даже торговлей для сбыта излишков своего земледельческого производства, см. [23; 24]).